Тогда он опустил меч, понимая, что мастеру нужна его помощь против Гривуса, что если он не придет, если он будет думать лишь о своем звере внутри, мастер может погибнуть. Он оставил гнев, чтобы прийти на помощь.
Прийти на помощь. Не потому, что он был джедаем. Потому, что он был человеком.
• • • •
Он действительно сделал то, что она хотела сделать сама.
Только вот…
— Там были.. другие, Кейнан… — она смотрит в его глаза и не узнаёт сейчас. Неужели и правда…
Убийца?
Не так. Они оба убийцы. Они оба на войне.

читать далее

Нет эмоций.
Есть лишь великая Сила.
Но в космосе не обитала даже она
• • • •
Прости.
Прости.
Удар. Не сильный, но прямой. Наискось, как могла подобраться. Чтобы точно и один раз.
Пожалуйста.

читать далее

- Проснись.
Белый свет. И там, в подкорке сознания, там, в ушедшем, далёком "Кейнан!" Последнее, что он услышал в своей жизни - было имя, которое он себе взял много лет назад. Чтобы однажды отказаться от него, чтобы выбрать жизнь с семьей, с людьми, которые сделали из него человека, и умереть. Наверное, Кейнан Джаррус хотел бы услышать перед смертью что-нибудь другое. И увидеть тоже. В тот самый миг, когда Сила дала ему то, чего он просил от нее на протяжении долгих месяцев своей слепоты - одного мгновения, чтобы увидеть женщину, которую он любит. Семью, ради которой ему не страшно умереть.
Сила дала ему такую возможность. И отобрала жизнь.
И были ли то Высшие Силы, была ли это горькая случайность или неизбежность, Кейнан не знал. Та долгая минута, ставшая вечностью еще долго не отпустит Геру Синдуллу в кошмарах. И если бы только Кейнан, как и раньше, мог избавить ее от этих терзаний и от мучений. Сказать последнее: "Прощай".
Но ведь не это ли самый ценный урок, которому научила его Депа Биллаба перед своей смертью? Что Смерти, как таковой, не существует. И прощаться не следует, потому что ничто живое не превращается в пустоту. Оно лишь переходит. Пересыпается. Становится иным песком, иной почвой, иной материей. И иными чувствами.
Кейнан Джаррус не хотел быть ничем иным. Но он был готов пожертвовать собой, чтобы жили другие. Ни о смерти, ни о том, какой она для него будет - легкой ли, тяжелой ли, он в то мгновение не думал. И лишь об одном у него болело сердце - что в этот последний миг своей жизни, он слишком много о ней понял. О том, что не успел сказать, о том, что сказать должен был. О том, что оставил. О том, чему не научил.
И правильно говорят, летящие с моста, что всё в жизни поправимо, кроме одного - ты уже летишь с моста.
А если боль и была, то он уже не помнил о ней.
- Проснись.
Белый свет перестал быть холодным. Последнее, что он видел - это огонь, обуявший всё вокруг. Сжирая, поглощая живое. Превращаясь в пыль и в прах. Страшная смерть. Но страх, как и дождь, когда-нибудь заканчивается.
- Я хочу услышать твою историю.
И вместо белой пелены, что преследовала его с тех самых пор с Малакора, он видел нечто иное. И не сразу понял, что это не обман разума, а его новая реальность. И белые своды их родного Храма на Корусанте уже не казались такими уж оглушающе огромными. Говорят, что любой потолок с возрастом становится ближе. Только сейчас Кейнан Джаррус это понимал. Суть тех слов.
Храм был пуст. Но не пуст одновременно. Подняв голову, Кейнан не почувствовал себя одиночкой в Великом Ничто. Он знал, что всюду есть люди. И пожелай он увидеть хоть кого-нибудь, тот тотчас же появился бы.
- Я мёртв? - Лишь мог выговорить он.
Слова дались легко. Будто бы секунду назад легкие не обжигало страшнейшей болью. И не разрывало глотку в невысказанном крике боли.
- Никто не умирает, Калеб.
Он увидел её не сразу. Строгую, высокую, упругую и крепкую, как изящная рукоять светового меча. Смуглая кожа кажется такой чистой, будто бы и не она прошла все ужасы войны клонов и ничего не оставило на ее лице царапин и ссадин. А в глазах - спасительное тепло, какое никогда Калеб Дьюм не видел в глазах живой Депы Биллабы. И если она здесь, то он, должно быть, точно мёртв.
Проглотил вставший в горле ком.
Он и не думал, что даже после смерти может быть больно.
- Здесь, говорят, нет места сожалению - и боли. Как таковой.
Депа Биллаба повернулась к нему всем корпусом. Такой, какой он ее никогда не видел,  не такой, какой запомнил. В этом мире все живет не по законам твоей логики и сознания. Это ты подчиняешься внутреннему распорядку. И здесь он совсем не потому, что того хотело его угасающая память.
- Сожаление есть всюду. И боль, и страх, - сложила руки перед собой, как любила это делать.
Он все еще не мог подняться. - Идём, Калеб. Я хочу послушать твою историю.
- Мне нечего рассказать Вам.
Она рассмеялась и пошла первой. Так всегда было. Кейнану пришлось быстро ретироваться, подобраться и найти в себе остатки сил, чтобы подняться. Ощутить физически свои ноги, крепкие бедра. Понять, что он, в самом деле, кто-то. Он не белое пятно, которое все еще может о чем-то сожалеть. Он человек... материальный.
- Отпусти это, Калеб. Иначе не пойдешь дальше. Смерть - это только начало.
Кейнан, или, может быть, уместнее называть его теперь Калеб, горько усмехнулся.
- Для моей семьи моя смерть вполне означает смерть.
- Ты сам выбрал ее - удивленный ее тон, словно бы она не понимала, что Калеб в сущности хотел сказать. Но все это софизм, не правда ли? Ирония мёртвых - так просто говорить о смерти и ее предназначении...
- Я не мог иначе.
- Я тоже. Но всю жизнь ты обвинял меня в моей жертве. И в том, что твоя жизнь не задалась, но так что же, Калеб, ты стал джедаем и без меня.
Зачем она все это говорит? Бесконечно мудрая. Кейнан лишь на секунду стопориться, чтобы продолжить идти за ней. Идти за ней в другой мир. Не осознавая, сколько оставляет за спиной.
- Я не стал им.
- Разве?
Остановилась резко, положила руку ему на плечо.
"Разве, Кейнан Джаррус, рыцарь джедай?" Звучало. Перекатом грома на Атталоне. Бенду. И голос его заполонял весь потолок. Такой, какому нет ни границ, ни приемлемой меры.
- Великая истина проявляется в великой жертве, Калеб. И этому научила тебя не я.
Он опускал глаза. Почему ему становится стыдно перед учителем? За все то, что он когда-то думал о ней? И о том, о чем думать о ней не смел даже перед сном, когда сердце совсем рвалось от тоски. Когда ему никто не нужен был, кроме человека, которого он любил и считал единственно родным. Пока не пришли другие. Но если Депа Биллаба покинула его сама, то свою семью оставил он.
- Не надо, Калеб - она читала все по его лицу. - Ты сделал правильный выбор.
Он попытался усмехнуться вновь, но вышел только оскал.
- Умри я от передоза, вы бы меня тут с такими же словами встретили?
Баллаба не оскорбилась, даже не улыбнулась сверх того, что улыбалась прежде.
- Я не хочу оставлять их.
И снова говорил только он. Слишком уж ты много болтаешь, Калеб Дьюм. Меньше слов, больше дела, разве это так сложно?
- Ты и не можешь.
Он заметил на ее лице серьезность, улыбка стерлась. Осталась та Биллаба, какой она бывала на брифингах, на войне. Спокойной и серьезной до дрожи в коленях. В такие минуты не хотелось больше болтать. Но молчание, как будто бы, играло с Кейнаном-Калебом глупую шутку.
- Ты кое-чего задолжал этой планете.
- Я отдал все долги, - и если это не рычание, то что?
И если это смерть, то к ранкору философию! Всё это слишком похоже на жизнь.
- Разве?
"Кейнан!"
Он берет свои слова обратно. Все это больше, чем жизнь. И понимает он больше. Как и в тот день, когда он в последний раз слушал природу Лотала. Слышал то, чего свидетелем он уже не сможет стать.
- Я должен идти?
В следующее мгновение рухнули стены доброго, светлого Храма. И их поглотила ночь. Лотальское золотистое поле и круглые, неповторимые камни, как точки отсчета лабиринтов. Видны все тропы, вытоптанные лот-котами, видны все норы, вырытые лот-крысами, видны следы лап бежавшей стаи лот-волков. Один затерялся. Один не догнал стаю.
Всё видно. И все едино, будто бы Кейнан всю жизнь провел на этой планете, а она сомкнулась до размером маленькой деревеньки.
- Сила будет с тобой. Всегда.
Не так, как говорят живые.
Так говорят... лишь те, кто един с Силой.
И чувствует ее пребывание.
- И помни, Калеб. Мы те, за кого мы сражаемся.
В прикосновении ее руки, материнской, нисколько не меньше ласки, не выраженной, не доданной ею при жизни. У Депы было мало учеников и только Кейнан чувствовал ее так, будто бы она была его настоящей матерью.
Прикосновение к щеке. Большим пальцем касаться выбритой щеки.
Я горжусь тобой.
Не высказано, но сказано.
- Дьюм.