1. Имя персонажа: Зейн Керрик | Zayne Carrick;

2. Пол, раса: мужской, человек;

3. Возраст: год рождения – 3982 ДБЯ, на момент основных событий 19-20 лет;

4. Фракция и профессия: бывший падаван Ордена Джедаев, человек с очень гибкой лояльностью, в разное время вор, убийца, предатель, мандалорский шпион, специалист по тарелочкам на офицерской кухне, повстанец, почти реваншист, деловой партнер, (у)гонщик – актер тысячи ролей, не иначе;

5. Навыки и способности: способен выживать в любых условиях, выходить практически из любой ситуации сухим из воды [сказочно везучий/умный дол... потому что], умеет толкать хорошие мотивационные речи [неунывающий дол... потому что] и находить, как следует из того, слабые места противника, чтобы надавить на них хотя бы словом, потому что мечом чаще всего не получается. Имел даже до начала своего длительного путешествия неплохую базу знаний об огнестрельном и холодном оружии и как с ним обращаться, но вообще-то предпочитает избегать самой практики. Бегло умеет разговаривать на нескольких языках, во время соседства с мандалорцами освоил крайне поверхностно и их язык, чем до сих пор скорее настораживает окружающих. Не гений взлома, но кое-чему научился – во многом благодаря Грифу, от которого перенял еще много чего полезного, вплоть до умения схватывать детали и быстро собирать их в единую картину. Хорошая память на лица, хорошая чуйка на людей.
Почти.

Это можно назвать магией хаоса? Если серьезно, то очень особые отношения у него с Силой – не любит она его, но все равно бережет своего убогого ребеночка. Несмотря на то, что поначалу показывает скорее низкую чувствительность к Силе, а освоение ее техник не приносит никакого особого видимого – по сравнению с его товарищами – прогресса, в действительности он нуждается просто в ином подходе, чтоб раскрыть свой талант. Хотя путешествие с Грифом и жизнь вне Ордена раскрывают его потенциал лучше, чаще всего они носят характер случайности – начиная от увиливания от неловких положений и способности пассивно влиять на окружающих и чувствовать их, так до сильных толчков Силы и вполне сильной телепатии. Способен противостоять внушению. Кроме того, Зейн имеет потенциал провидца, хотя вот уж от чего, так это именно видения считает самой неприятной частью своих талантов – поскольку они-то вот сбываются, хоть и посещают редко, всегда. Владеет техниками целительства чуть ниже среднего и ничего серьезнее царапины вылечить, увы, не сможет.

Прототип: Кристиан Слэйтер

Особенности внешности: Просто знайте, что этого парня предпочла Джараэль вместо красавца Малака, который таким был даже без волос А сам по себе Зейн – парень простой, самой стандартной внешности, и ничего особо его не выделяет.

● Пока одним перепадали концерны и светлые кудри в придачу симпатичному личику, другим в качестве семейного наследства оставались всего лишь переменно любовные отношения с удачей. Зейн родился под звездой неудачника в семье банковского клерка Арвана и очаровательной садовницы Рейвы, и пока четыре оставшиеся сестры разделили между собой лучшее от четы Керриков, ему досталась еще и чувствительность к Силе, а родиться чувствительным к Силе после Экзара Куна, между прочим – сомнительное достижение.

● От «особых отношений» с Силой приходили в благоговейный ужас все мастера от Тариса до Корусанта, и по шкале популярности он был примерно анти-Реваном. Друзей он тем не менее завел – хотя следует заметить, что дружбу завели сначала их мастера, а уже потом по обстоятельствам и их падаваны. Лучшим другом Зейна стал Шад Джелаван, с которым втайне мечтал породниться через его очаровательную сестру Ше-е-ел, чья прелестная улыбка так запала в душу… кхм. Пока Зейн терзался сомнениями на тему того, кого хотел все же впечатлить сильнее – своего вечно недовольного мастера Люсьена Дрея или сестру своего лучшего друга, долгожданная слава наконец нашла своего героя.

● Свое первое достижение на нелегком поприще падавана – поимку прыткого афериста Марна Хейрогрифа – он хотел разделить со своими друзьями, но чуть было не разделил их участь, уготованную их же мастерами, и вместо церемонии посвящения Зейн Керрик стал свидетелем убийства четверки падаванов, совершённого под влиянием снизошедшего на мастеров видения. Самое ироничное оказалось то, что все верили в неспособность Зейна пройти даже порог экзаменов, и скепсис мастеров разделяли даже их падаваны, но столь же быстро все, даже многоуважаемые мастера с Дантуине, поверили в саму возможность совершить такое. В одном они все оказались правы: с этого момента Зейн Керрик умер вместе со своими друзьями как джедай и стал никем.

● Хотя почему никем? Беглец, государственный изменник, мародер, убийца. Неизвестный прежде Зейн Керрик внезапно обрел известность не только в пределах Ордена, но и Республики, и в компанию ему остался лишь его узник Марн Хейрогриф, которого так хотел предать правосудию, а теперь, по иронии судьбы, сбегал от правосудия вместе с ним же. Отчаянные попытки скрыться от преследования познакомили Зейна поближе с «обустроенным» нижним Тарисом и их суровыми порядками. В борьбе за место на свалке он познакомился с Джараэль – воинственной арканианкой-полукровкой [и успел поцеловаться с ее посохом] – и ее старшим другом по несчастью Кемпером, которые, как оказалось, занимались ровно тем же, что и Зейн с Грифом.
Ничьего разрешения, естественно, не спрашивая, арканианцев втянули в увлекательные догонялки.

● В отличии от своих бывших мастеров, потерявших на своем коротком веку связь с настоящим в попытке познать будущее, а еще чуть менее значительные совесть и честь, Зейну хватило мужества представить перед ними снова, не желая более рисковать ничьими жизнями в попытке спасти свою собственную. За се-кунду до казни его спасла Джараэль, зародив странную традицию в их отношениях взаимовыручки из неловких ситуаций.

● Мастера были на самом деле всего лишь членами Завета – тайной организации, стремящейся не допустить повторения Ситхской войны, а они – членами первого круга, воспитанными героиней войны Криндой Дрей. Убежденные, что Зейн Керрик и есть тот_самый_ситх из пророчества в красном, что погубит Орден, те медленно сходили с ума и сами приближали свою кончину. По все той же несправедливой иронии они и вправду умирали после встречи с Зейном, но непосредственной причиной их смерти всегда был и оставался его спутник Гриф [вот уж кто страшнее любого ситхского артефакта]. Единственный, кто избежал подоб-ной участи, стал Люсьен Дрей, основавший впоследствии свой Завет, но без фанатизма и с учетом предыдущих ошибок.
Ах да. В красном еще постоянно ходил Малак.
Ни к чему этот факт, разумеется, никого не обязывал.

● Помимо прямого участия в развале Завета и их закулисных интриг успел поучаствовать в мандалорской войне. Помогал восстанию на Тарисе, был на печально известном Серроко, который отчаянно пытался спасти от ядерной бомбардировки [и ложно обвиненный за это в шпионаже], чуть было не стал очередным гос-тем «Точки Воспламенения» и не был съеден ракгулами, выведенными мандалорцами-энтузиастами. По стечению обстоятельств Зейн имел довольно приятельские отношения с лейтенантом Онаси, был дружен до определенного момента с Алеком, ставшим позднее Малаком, видел задорную твилекку Мишен и совершенно точно знал будущую Изгнанницу. Помимо спонтанных знакомств с эпохальными личностями видел даже Мандалора Наивысшего еще до того, как тот был повержен Реваном, и даже остался жив! И вообще, у него в друзьях куча мандалорцев, что некоторым и вполне справедливо могло бы показаться очень странным…
С другой стороны, если ты держишь столь долго на борту известного генетика-зелтрона [даже если сам не знал об этом] с очень сложной репутацией, как тут не сомневаться? А еще работорговку. Как нехорошо! И трандошанина, который мастер воровать корабли. Тц, пока вы осуждали, мы свистнули и ваш корабль.

● Единственную статью, которую Зейну Керрику простить нельзя, это его вольное отношение и обращение к частной собственности. 

● Рыцарем-джедаем так и не стал, хотя после разоблачения Завета и его теневого лидера-ситха (ХА) Хаазина имел все шансы перешагнуть проклятое звание падавана. Зато стал деловым партнером Грифа, потихоньку обучаясь мудростям ведения бизнеса, с последующей реабилитацией своего имени, новым мечом и неугасающим желанием, вне зависимости от всякого рода званий, помогать всем, кому может, не смотря на такие мелочи, как принадлежность к той или иной расе, стороне конфликта, полу и вообще даже если бы ему позвонил Люсьен, то, срывая тапочки, побежал бы помогать.
Ладно, не срывая тапочки. И Люсьен ни разу не позвонил.

● Даже невзирая на скандал с тем, как в дуэлях на свуп-гонках поступали новые участники, истерию с раб-ством и прочим, Зейн все равно не разлюбил этот спорт. И скорость, и склонность к авантюризму в нем никуда не делась, и во многом, хотя в этом трудно признаться, он действительно привык и полюбил тот образ жизни, который он привык вести с момента побега с Тариса. И свою маленькую семью, с которой разделил столь многое.
Хотя, повидав множество смертей, побывав косвенной причиной некоторых [но никогда не убивая сам!], больше всего Зейн сожалел о гибели своих друзей, сколь двойственно они бы ни поступали и ни думали о самом Зейне. Неспособность помочь Селесте Морн, которая рассчитывала на его помощь в обращении с талисманом Муура, ставший причиной ракгульской эпидемии на Тарисе, терзала его не меньше. Неотвратимую бомбардировку Серроко и Джебблы он считал своей ответственностью. При всем своем желании помочь труднее всего доходила мысль, что помочь можно не всем, которую, на самом деле, так до сих пор и не принял.

● И да, он все еще олух, неудачник, и без помощи своих друзей он бы так и остался лежать пятым телом рядом с остальной четверкой на Тарисе. И все равно Зейн Керрик – мастер второго шанса, любимец удачи, научился совпадать с Силой, и вообще, не завидуйте.

1. Связь: звоните Митре, во всем виновата она
2. Пожелания по игре: Приключений подавайте! Поучаствовать в войне и постараться не причинить новую в будущем. Повидаться со всеми теми, кого оставил в прошлом.

пробный пост

Взгляд у него стал тихий, как море в штиль, а руки бесплотные, неосязаемые – как у тени, но дрожащие, как у отражения беглеца, чей след уловим только на осколках разбитого зеркала, потому что смотреть на себя, цельного и реального несобранным взглядом, было невозможно. Гладя грани зеркала, он будто гладил свое лицо, за эти недели, месяцы, годы, ощерившееся первыми морщинами.
Ему не хотелось сознаваться, что так ему было удобно. Не наученный преодолевать эту боль и не имеющий воли научиться самостоятельно, он убегал от нее, зарывался в пески в надежде, что однажды он забудет или что забудут его, но памяти свойственно лежать к плохим воспоминаниям; боль была сильнее радости, а больно он сделал слишком многим.
Он в деталях помнил день, когда узнал, что Вейдер жив. Его рука содрогалась в крови от расколотого стакана с бренди, лицо владельца кантины, болтавшееся над ним, было мутное, подобно собранной его влагоуловителем воде, и шевелить губами Оби-Ван не мог, задыхаясь от просившихся наружу мыслей, что ондолженбылубитьего… долженбылубитьего. Остаться, чтобы засвидетельствовать смерть ситха, ибо джедая он успел похоронить, почти по обычаям, сжигая его тело.
От углей его обожженного тела загорелся Кашиик, но тот был не единственным – ему суждено было стать лишь первым из числа многих миров, которых Бен мог увидеть своими глазами, и первым, по которому ступил Вейдер, прежде чем добраться до лачуги своего старого учителя.
Бен не врал про ожидание – он знал с того самого дня, что отныне не просто прятался, а ждал, когда милосердие врага, лояльное к чуждой ему самому слабости, переменится на презрение друга, и смерть, если бы и нашла Бена, носила бы имя Энакина.
В конце концов, пустыня рассказала бы своему ребенку, как найти то, что ищешь – это чужакам, как Оби-Ван, скитаться век по пустой карте без наименований, направлений и целей.
Он чувствовал себя запутавшимся. В тупике, со сжимающимися стенами пульсирующего черепа. Потерялся, как злая пустыня и обещала, а мальчик с первыми шагами уходил все дальше – Оуэн научился подгадывать время ежедневного обхода вокруг их фермы и просто не выводить Люка, пока не был уверен, что Оби-Ван не ушел. Он стал видеть Люка реже и начинал понимать, что скучал, но так и не мог сказать, по кому именно – по самому Люку или по тому, что он напоминал внешне отца.
Хотел бы ли он в самом деле, что это сходство заканчивалось только внешними чертами?
– Я его не обучал, – зачем-то еще раз повторил Оби-Ван, часто моргая; так тоже можно было уйти взглядом, далеко-далеко, как привык изгнанник не задерживаться на чем-то надолго, – я не…
Потому что боялся, что Люк в самом деле будет слишком похож на Энакина. Он боялся, что лишь сильнее подчеркнет то, что было глубоко зарыто в мальчике, еще ни о чем не подозревающий, но чью судьбу заве-домо решают такие, как он, и даже такие, как сейчас Энакин.
Но с уст Энакина сорвалось другое имя.
Лея.
– А у нее… – он осекся, только начиная смутно осознавать, что хотел сказать совсем иное, – у нее другая судьба, – растерянность приобрела на его лице живые оттенки и заиграла между складок, между волос, – не твоя. Ей никогда и не придется выживать.
Ей же не придется? – вот что ему хотелось спросить, но Энакин уже ответил, и Бен не почувствовал лжи в чужих словах. Энакин – его Энакин – плохой лжец.
А Оби-Ван – плохой учитель, не научивший его этому.
Как и многому другому.
Потому что и сам не знал, как?
– Но тогда зачем же ты, Энакин, отговариваешь меня? – невесело усмехнулся он, продолжая вертеть в пальцах кристалл. Интересно, а мог ли сам Оби-Ван сделать его красным своей волей, заставить кровоточить? – Если на все воля Силы?
Оби-Ван, покорный воле чужой Силы, уставился на Энакина.
– Хочешь вернуть мне то, что я сам у себя отнял, но подарил тебе? Уверенность?
А взгляд легкий в своей пустоте. Он не задержался ни на единой складке, потому что память хранила его образ так же ясно, как и обугленного чудовища, что прятался ныне под доспехами.
– Зачем?
Которым не являлся тот, кого он видел перед собой, чей образ слепил, прожигал, плавил.
– Усложнять себе жизнь, наполняя смыслом мою?
Которого даже никогда не надеялся увидеть больше. Энакин казался миражом, который не нарисовал бы даже его разум, и являлся им, и это было даже хуже. Этот образ, слепленный не по подобию его памяти, был слепящий в своем желании помочь, прожигающий в своих эмоциях, плавящий его собственное, стеклянное сердце, царапающее грудь изнутри своими осколками.
Я себя в этих осколках не вижу, давно перестал. А видишь, какой ты?
– Ты не думал над тем, что пришел слишком поздно?
В конце концов, он очень ждал Вейдера.
Вейдер и пришел.
И Оби-Ван ответил: да, пожалуйста, словно просил услугу, стоящую немногим больше того самого стакана с бренди. Да, убей, если можешь.
Только Вейдер не спросил.
И точно не мог выполнить то, о чем не спросил. И о чем не мог попросить сам Оби-Ван, но очень того хотел.